мукой и болью. Как далеко сможет зайти Тайко, если сегодняшняя выходка легко сойдёт ему с рук? Нападут ли они и убьют меня? Продолжат измываться, лишая еды и нагружая непосильной работой? Или попросту выгонят?
Я свернулся калачиком на циновке, когда снаружи прогремел гром и дождь застучал по крыше. Через несколько секунд она начала течь, струи стекали на лицо, мочили одежду. Дрожа от смеси боли, обиды и холода, наконец, поддался усталости и провалился в беспокойный сон.
Громкий стук в дверь, сопровождаемый сердитым голосом третьего старейшины, вырвал из оков мучительных сновидений. Слегка застонав, потащился к двери, чувствуя, как с кожи и одежды осыпается засохшая грязь.
Открыв дверь, моргнул от яркого утреннего солнца и, прищурившись, посмотрел на старика, нелепо сгибаясь в поклоне, держась за дверной косяк.
— Час назад тебе надлежало забрать мешки и отравиться за камнями, — сказал Ванхин, никак не комментируя мой внешний вид. Он, вероятно, уже знал, что приключилось, и решил, что это не оправдание уклонения от работы.
— А смысл, господин? — пробормотал я, не смея разогнуться и встретиться взглядом со старейшиной.
Говорить таким тоном с одним из самых уважаемых людей клана, было весьма опрометчиво и непочтительно, особенно мне, но порой язык опережал мысли.
— В том, чтобы жить и продолжать дышать, — просто ответил Ванхин. — Если ты перестанешь быть полезным клану, тебя вышвырнут за ограду, и к вечеру ты уже станешь чьим-то кормом.
— А что, если мне всё едино, жить или умереть? — тихо спросил я.
Старейшина несколько долгих мгновений молчал, а потом вздохнул.
— Знаю, что твоя жизнь нелегка, Акарат, но сдаваться в столь юном возрасте — бесчестье.
Наконец, я оторвал взгляд от пола и посмел распрямиться, чтобы встретиться взглядом с пожилым мастером.
— Я не сдался, но, кажется, сам мир и живущие в нём отвергают меня. Как ущербному калеке и изгою выжить в нём? Как?! Скажи, господин?! В мире, где каждый везде вокруг чувствует энергию, как рыба в реке чувствует воду? Где каждый может пользоваться ей, перековывать на усилия, движение, разрезать камень одним воплощённым желанием-мыслью? Каждый, но не я… Любой может делать со мной всё, что захочет, и это сойдёт ему с рук только потому, что не могу постоять за себя. На Исарии нет справедливости. Если бы она была, Небо не звало бы к себе идущих, и боевые искусства никогда не зародились бы. Ни один человек не вправе обладать такой властью над другими.
Чем больше говорил, тем сильнее распалялся. Разгорячённый, гневно вглядывался в глаза Ванхина, ожидая рассерженной отповеди или удара. Но старейшина удивил, просто слегка склонил подбородок, обозначая кивок.
— Верно, от первого до последнего слова. Но ты слаб, и ничего не изменишь, потому смирись и прими свою судьбу. Просто живи. Сейчас это звучит глупостью обычного старика, кажется тебе безнадёжным, но когда-нибудь ты вспомнишь этот день и посмеёшься над собой.
Сомнительно, но спорить со старейшиной не собирался.
— Слышал, твоя скоба сломана, — продолжал Ванхин, ставя новую на землю рядом с собой, — Также говорят, ты наказан Коэрой.
Я снова вскинулся, желая возразить, но был остановлен повелительным взмахом руки.
— Молчи. Знаю, что ты невиновен. Но никто в клане не станет перечить будущему главе. Но пусть мир и не справедлив, это не значит, что и все люди должны быть таковы. На время наказания ты не останешься голодным.
Я низко склонился в поклоне, не веря своим ушам, никто в клане никогда не проявлял ко мне такой доброты.
— Приведи себя в порядок, — сказал Ванхин, поворачиваясь спиной, — жду в павильоне через час.
Уже через полтора я шагал по окружающему лесу, опираясь на толстую палку. В рюкзаке, завёрнутые в листья лежали четыре баоцзы, по два с мясом и с рисом, кукурузная лепёшка и немного воды. К верёвочному поясу приторочил мешки путника. Утром, умывшись и перекусив, после ободряющих слов третьего старейшины, впервые за долгое время почувствовал надежду на будущее.
Поскольку вышел из селения клана позже, чем надлежало, приходилось поторапливаться, ковыляя по хорошо утоптанной тропинке меж покачивающихся стеблей бамбука. Солнечные лучи просачивались сквозь листья, играя со светом и тенью. Прекрасное место для медитации тех идущих, чей аспект — свет или тьма. В отдалении журчали ручьи, бегущие с гор. Глубоко вздохнув, уловил влажный запах, сохранившийся после вчерашнего дождя. Капли иногда падали на меня, когда ветер шелестел в ветвях над головой.
Я приблизился к развилке. Одна тропа резко забирала вправо, ведя к клановой Обители Духа, в область, богатую энергией, мощными зверями и травами, которые помогают одарённым карабкаться выше по Небесной Лестнице. Другая — вела вглубь леса.
Вздохнув, свернул на левую тропинку, направляясь к небольшому озерку, куда впадали ручьи, неся с гор необходимые камешки. Жаль, что меня никогда не подпускали к Обители из-за уродства. Несмотря на опасность, которую та представляла для меня как человека без средоточия, всегда хотелось увидеть её. Я слышал истории о ней, и звучали они захватывающе.
Поудобней перехватив палку, прибавил шагу, хромая по извилистой грязной тропинке. Воздух был влажным и тяжёлым, так что к тому времени, как вышел к озеру, одежда липла к потному телу.
Я остановился, чтобы перевести дыхание, и огляделся в поисках метки, которую оставил, когда был здесь в последний раз. Она подсказывала мне, где гравий уже собран и показывала остальным, что здесь владения клана Тэнг. Впрочем, в Долину Тысячи Ручьёв чужаки заглядывали редко. Поиск занял десяток секунд и вскоре наткнулся взглядом на развевающийся на ветру, воткнутый в землю вымпел. Устало прихрамывая, подошёл ближе и, кривясь, встал на колени. Не с моей ногой каждый раз бить поклоны земле.
В этот раз управился быстро, оставалось немного времени на перекус и отдых. Быстро раздевшись, сполоснул одежду в воде и затем, как следует отжав, повесил сушиться на ветку дерева.
Следом сам поплескался на мелководье, не рискуя заходить на глубину — не хотелось проверять, есть ли там какие существа, способные сожрать меня. Выходя, взглянул на успокоившуюся гладь озера, в очередной раз отмечая крепкое, перевитое жгутами мышц и поджарое от постоянного недоедания тело. “Ещё бы это имело значение”, — горько усмехнулся про себя.
Тихо ворча, опустился на давным-давно выброшенное на берег бревно, высушенное и выбеленное ветрами и солнцем. Вытащив флягу из рюкзака, сделал большой глоток, наслаждаясь ощущением прохладной воды, стекающей по горлу. Огляделся. Лето только вступало в свои права, так что жара пока не столь изнуряющая. Но это ненадолго. Съел лишь половину от припасов — мало ли как сложится дело,
